В рамках фестиваля NET в Москве показали спектакль «Три сестры» Сюзанны Кеннеди, поставленный в Венском Фолькстеатре. Его первая версия – версия мюнхенского «Каммершпиле» – была недолгое время доступна онлайн. Арт-критик Софья Французова – о том, почему этот спектакль важно увидеть офлайн.
Входя в зал, зритель сразу видит большой экран с плывущими вдаль электрическими облаками. Всматриваясь, замечаешь, что в центре экрана остается привычная уменьшенная сцена-коробка. Позже там появляются три сестры, в стильных белых платьях и платках. Лица их полностью затянуты черной тканью (тут одновременно вспоминаешь и последнюю коллекцию Balenciaga, и афганских женщин после прихода талибов).
«Something happened to me yesterday…» – чуть переиначенную чеховскую реплику произносит в первой сцене некий механический голос. Этими словами позже закончится спектакль. Все действие – соединение 2D и 3D миров (за художественное и видео оформление отвечают постоянные участники команды Кеннеди: Лена Ньютон и Родрик Бирстекер). Кеннеди пытается выстроить горизонталь, в которой другие могут реализовать себя в рамках жестко заданных правил игры. Поэтому видео, костюмы, декорации, звук выглядят самодостаточными и совершенными. Полтора часа ты плавишься от красоты, от сочетания глубокого синего и розового (практически shocking pink) или от кубриковской перспективы коридоров, в центре которых кружатся сестры.
Цифровой и реальный миры тесно связаны, дополняют, а иногда дублируют друг друга. Вместо реальных персонажей появляются их цифровые копии, увеличиваясь в размерах. Сами герои не сильно отличаются от своих цифровых версий. Актеры практически все время появляются в силиконовых масках-личинах, они двигаются, подобно роботам, а их голоса отчуждены и перемешаны, так что создается ощущение куклы-марионетки открывающей рот. От живого актера мало что остается: разве что жесты, повороты, и конечно, согласие следовать правилам игры Кеннеди. В какой-то момент – на долю секунду – актеры оказываются на сцене без масок: на нас смотрят живые люди. И это вызывает почти шок.
Звонит телефон, на том конце провода тот же голос, который будет звучать еще не раз, сообщает, что «через двести, триста лет жизнь на земле будет невообразимо прекрасной, изумительной». Это фраза тоже еще прозвучит. Сначала это будет смешно, потом как-то тревожно и неуютно, а потом ее уже слушаешь как мантру. О времени в спектакле говорят много. Оно и становится ключевой темой. Три сестры, которые никогда не доедут до Москвы. И зритель, который постоянно – всю жизнь – ходит в театр на «Три сестры», которые постоянно ставят. В одной из сцен на экране появляется 2D версия изображения одной из сестер, которая рисует красным маркером большой круг. Замкнутый круг. Закольцованность.
Постепенно зритель понимает, что некий цифровой Голос властен над всем происходящим. Он сам решает, когда заканчивается и начинается сцена: обрывает их английским «cut», а потом снова в полную темноту резко вторгается белый стерильный свет. Эти перепады можно сравнить с джамп-катами в кино, которые в какой-то момент становятся такими частыми и быстрыми, что внутренне уже начинаешь содрогаться, ожидая следующего глюка. Голос просит персонажей повторять слова, или делает ремарки («смеются»), он создает на наших глазах пространство для персонажей: как в компьютерной игре, меняет среду и место действия: например, добавляет воду – чтобы Вершинину и Ольге было логичнее обсуждать реку и комаров. Впрочем, Голос предусмотрел не все: например, он не знает, зачем нужны двери — их нет, реальные персонажи просто оказываются в пространстве (почти каждой сцене предшествует затемнение – «cut»), а их цифровые версии проходят сквозь стены. Музыка в промежутках между сценами – жуткая, со стонами, пугающая. Видимо, так Голос понял и представил музыку, которая «играет так весело, так радостно». Звук в спектакле выступает одним из главных компонентов, наравне с видео. (В одном из интервью Кеннеди говорит, что у каждого спектакля есть своя четкая музыкальная партитура, и что без присутствия звука не начинается ни одна репетиция.)
Действия героев на сцене состоят из набора знаковых движений и символов, которые ничего не несут за собой. Когда сестры просят Вершинина остаться к завтраку, персонажи молитвенно складывают руки. Действие превращается в знак, который ничего не несет: герои в этот момент даже не смотрят друг на друга. Знак без референта. Следы на песке остаются, но только самого идущего нет. Голос властен только внешне задать ряд последовательных действий, но не может сделать героев по-настоящему живыми.
Этот демонический, всевластный Голос то и дело бросает текст Чехова, начиная рассуждать на темы, явно волнующие его и Сюзанну Кеннеди. Вопросы, которые режиссер задает трем сестрам и нам: если все будет заново, готовы ли они (мы) прожить эту жизнь, как она есть, снова и снова? Тот же мотив появляется и у Ницше, когда Демон говорит о том, что «жизнь, как ты ее теперь живешь и жил, должен будешь ты прожить еще раз и еще бесчисленное количество раз и ничего в ней не будет нового, но каждая боль и каждое удовольствие <…> должно будет наново вернуться к тебе, и все в том же порядке и в той же последовательности, — и этот паук, и этот лунный свет между деревьями, и это вот мгновение, и я сам». В сущности, вопросы, которые задает Демон – те же, с которыми в древности шли к Оракулу (кстати, в предыдущем своем спектакле – «Медея. Матрикс» – Кеннеди работала с античным сюжетом, соединяя его с собственным поиском ответов на темы, связанные с материнством). Ее обращение к античным сюжетам неслучайно. И «Три сестры» для нее – тоже античный сюжет.
Театр для Кеннеди – это совместный ритуал, и каждый участник отвечает за свою составляющую. Предлагаемая ею форма – на первый взгляд, отстраненная и самодостаточная, на самом деле, не может существовать без участия сидящих в зале. Смысл в том, что все происходит на наших глазах. Зритель – как свидетель и соучастник происходящего ритуала. Конечно, такой подход во многом отсылает к древнегреческому театру: очищение через переживание. Этот спектакль дает возможность отрепетировать свой ответ Демону, ну или хотя бы ужаснуться самому вопросу. Чтобы между вечным «никогда» и «навсегда» с тобой что-то все-таки произошло.
Если же подходить формально, то, несмотря на использование видео и других атрибутов искусства пост-медиа, в своем каркасе «Три сестры» – это традиционный драматический театр, практически древнегреческая трагедия или комедия дель арте (не зря же лица скрыты масками). То есть, это старинная форма, но уже на новом витке и с новым инструментарием. Таким образом, Сюзанна Кеннеди встраивается в тот же ряд, что и Андрей Тарковский, Ян Фабр, и другие современные художники-демиурги, для которых искусство – возможность коллективного переживания экзистенциальной тоски, проговаривания вопросов, которые никогда не будут решены. Как говорит Голос, «Вечные песочные часы бытия переворачиваются все снова и снова — и ты вместе с ними, песчинка из песка!».
