Журнал ТЕАТР. о том, чем новая «Медея» близка Еврипиду и чем от него далека.
На фестивале «Территория», проходящем при поддержке Министерства культуры РФ в рамках национального проекта «Культура», сыграли спектакль, поставленный Стоуном в голландском International Theatre Amsterdam.
Сегодня древнегреческую мифологическую царевну Медею с уверенностью назвали бы феминисткой. Женщина с крутым характером и твердой волей оказывается обманутой коварным мужчиной, сделавшим карьеру за ее счет. Но на то она и внучка бога, что сильна и беспощадна. Убив однажды дядю и брата и показав тем самым, что может совершить жестокий поступок, она и в другой ситуации, вполне ожидаемо, не дает слабину. Она безоговорочно утверждает право на уважение к себе. Права она или нет, в мифологии решали боги, сегодня же – судьи, адвокаты и врачи-психиатры.
Переписав одноименную пьесу Еврипида на новый лад, режиссер Саймон Стоун добавил в нее не только условные признаки современности (как внесценический Макдональдс и вполне себе сценический ноутбук), но и события из реальной жизни: в 1995 году американский врач Дебора Грин получила два пожизненных срока за то, что сожгла свой дом вместе с двумя детьми после того, как узнала, что муж хочет у нее их отсудить. Но не только это повлияло на выбор профессии новой Медеи, переименованной в спектакле в Анну. У жителей Древней Греции Медея была известна не только как убийца собственных детей, но и как основоположница медицины, обладающая знаниями, как лечить стариков (да и само слово «медицина», как ни удивительно, происходит от ее имени).
Заведующая медицинской лабораторией Анна (незаменимая и мощная Марике Хебинк) влюбляется в только что пришедшего на должность помощника лаборанта Лукаса (не такой моложавый, каким задумывался Лукас, и только что введенный в роль Леон Ворберг) и выходит за него замуж. Она жертвует карьерой ради семейной жизни, но счастье почему-то не складывается. Лукас в свою очередь продвигается по службе и даже получает премию за свои открытия, не испытывая ни малейшего чувства благодарности к жене. Когда точка кипения достигает абсолюта, Медея-Анна будет в неистовстве бросать мужу в лицо слова о том, что это она сделала его карьеру. Сюжет об интеллектуальном рабстве, который в прошлом году был показан в фильме «Жена» шведского режиссера Бьерна Рунге, повторяется с невыносимой точностью. И хоть разница между созданием спектакля (2014) и съемками фильма (2017) – три года, но, по всей вероятности, что-то витает в воздухе последних лет, а то и тысячелетий, принимая во внимание возраст мифа.
Учитывая эту вневременность сюжета, Саймон Стоун вместе со сценографом Бобом Казенсом поместил героев в стерильно белое пространство, в котором могут быть видны любые, даже самые мелки крупинки волнений, ревности и предательства. С помощью однородного, прерывающегося звукового сопровождения, практически гула, и своей белизны оно расширяется до иллюзорной безграничности, становясь одновременно и стенами лаборатории, где до «болезни» служила Анна и продолжает работать Лукас; и психиатрической лечебницы, где она проходила курс после того, как пыталась отравить мужа; иногда же белизна кажется той внутренней пустотой, что образовалась в Медее после измены мужа – заполнить ее сможет только пепел.
Зрителей встречают два мальчика: Гейс (Тит Теуниссен) и Эдгар (Сонни Купс ван Уттерен). Внесценических персонажей – детей Медеи и Ясона – режиссер выводит на сцену еще до начала спектакля. Пока они ждут, когда рассядутся зрители, они будто находятся в ожидании неотвратимого исхода событий. Они становятся свидетелями безумия матери, пытающейся вернуть мужа, и эгоистичной жестокости отца. Выполняя школьное домашнее задание и снимая документальное кино о семье, мальчики записывают хронику своих же последних дней. Снимаемые ими кадры в режиме реального времени проецируются на огромный висящий над сценой экран. Видеосъемка приближает вынужденных заполнять собой все огромное пространство белоснежной сцены актеров друг к другу и к зрителям.
Если перемещения артистов по пустому пространству строго заданы еще во время репетиций, то движением взгляда зрителей Стоун режиссирует уже во время спектакля. С помощью нечастых крупных планов Саймон Стоун расставляет акценты и заставляет взглянуть в глаза отчаявшейся Медеи-Анны, где вместо безумия и ярости читаются любовь и мольба о счастье. Ее сумасшествие обнаруживается в смещении реальности и ее смешении с фантазией. Чем дальше Анна уходит вглубь своего желания мести, тем явственнее ей представляется, как она расскажет о подробностях мужу. Воображение материализует мысли, и вот она уже лицом к лицу со своим мужем.
Но финальные подробности нам сообщит не она, а социальный работник со смешным для голландцев именем Мари-Луиз (Евгения Брендес), вобравший в себя образы кормилицы и хора коринфских женщин. Из-за своей молодости она не в силах предугадать и предотвратить трагедию. Белый задник постепенно зальет теплый розовый свет. Для Анны он станет обещанием нового дня и другой жизни, которую она сможет начать сначала вместе с Гейсом, Эдгаром, а однажды и с Лукасом. Для не желавшего выслушать и оставшегося в одиночестве Лукаса это – зарево полыхающего пламени, выжигающее почву до той степени, что на ней уже вряд ли что-то сможет расти.
В отличие от Деборы Грин, Медея-Анна не понесла никакого наказания. Судья Саймон Стоун, произведя расследование и восстановив хронологию событий, приведших к трагедии, вынес приговор другому. Жестокий и безапелляционный. Режиссер замыкает круг и заканчивает тем, с чего и начал «Медею»: с картины, написанной Анной в подарок Лукасу, на которой Ноеву ковчегу так и не удалось спастись в бушующем океане.