«И даже луна гналась за нами, как гепеушник»

На фото – Анна Геллер в спектакле "Ольга. Запретный дневник" / ©Юлия Кудряшова-Белокрыс

В Петербурге вышел моноспектакль Анны Геллер «Ольга. Запретный дневник». Это независимый проект. Он основан на дневниковых текстах Ольги Берггольц. Сегодня они снова кажутся актуальными.

Дело было в доперестроечные времена. Одна из библиотек проводила литературный вечер, посвященный Ольге Федоровне Берггольц. Симпатичная библиотекарша поведала образцовую советскую биографию поэта: хорошее образование, ранние литературные публикации, журналистская деятельность «в буднях великих строек». Комсомолка, красавица, активистка. И, конечно, самая знаменитая страница биографии – голос блокадного Ленинграда, ленинградская Мадонна. Имела целый ряд правительственных наград, похоронена на Литераторских мостках Волковского кладбища, в очень хорошем окружении. Посмертно стала почетным гражданином Петербурга.

И ни слова о том, что ленинградская мадонна потеряла четверых детей (двое были выбиты в застенках НКВД, двое умерли от болезней – «Двух детей схоронила я на воле сама») и осталась бездетной, пройдя «сквозь жалкое предательство друзей / Сквозь смерть моих возлюбленных детей»; что завещала похоронить себя на Пискаревском кладбище, где в граните высечены ее слова: «Здесь лежат ленинградцы. Здесь горожане — мужчины, женщины, дети…». В свое время Ольга решила: «…Но если я не расскажу о жизни и переживаниях моего поколения в 37–38 гг. — значит, я не расскажу главного… Великая, печальная, молчаливая вторая жизнь народа!.. Эта вторая жизнь. Если б мне только написать о ней…»

Она написала о ней. В 2010-м, в год столетия поэта издательство «Азбука» выпустило книгу «Ольга. Запретный дневник», куда вошли письма, заметки, стихи об этой второй жизни – личной и общей, народной: «Я говорю, как плоть твоя, народ, по праву разделенного страданья». Этот дневник – один из самых откровенных и разоблачительных документов эпохи. «Мы – дети страшных лет России…» Но то, что пережила впоследствии страна, Александру Блоку, кажется, и не снилось.

Этой второй, печальной и молчаливой жизни Берггольц посвящен спектакль, созданный режиссером Ларисой Шуриновой и ведущей актрисой Молодежного театра на Фонтанке Анной Геллер. Независимый проект, он играется на разных площадках – в Театральном институте на Моховой, Музее Достоевского, Городском театре, театре ТОК. Оформление везде аскетичное – пустое пространство, из реквизита только садовая скамейка, табурет, столик с кружкой и спиртовкой. Актриса входит тихо, неслышно, даже не сразу заметно –фигурка в свитерке, с большим старым чемоданом в руках. Потом из чемодана она извлечет шерстяные носки и сапоги – блокада, зима, вселенская стужа…

Действие спектакля разворачивается в обратной перспективе – от похорон поэта к ликующей молодости. Актриса читает в начале строки из дневника Даниила Гранина. Автор «Блокадной книги», впервые раскрывшей жестокие факты о ленинградской трагедии, Даниил Александрович Гранин в день похорон Ольги Берггольц 18 ноября 1975 года так и не решился сказать над её гробом правду о блокадной музе – о том, что сидела, что потеряла на допросах двух нерожденных детей, что романовский обком КПСС не приглашал поэта Берггольц на торжества в честь Победы, что о дне её похорон не было объявлено в газетах: «А как речей боялись, боялись, чтобы не проговорились — что была она врагом народа». Убоялся и он сам, хотя каялся, понимал, что «она стала символом, воплощением героизма блокадной трагедии. Ее чтили, как чтут блаженных, святых».

Тема страха и официального лицемерия, сквозящая в дневниках Гранина, обернулась сквозной темой спектакля, центральным становится конфликт между естественным чувством самосохранения и страстью преодоления, стремлением жить не по лжи даже в самые страшные времена.

В 1937 г. Ольга Берггольц проходила свидетелем по очередному сфабрикованному процессу и после допроса попала в больницу с преждевременными родами. В 1938-м Берггольц посадили по доносу, в показаниях значилось, что она состояла в террористической группе и готовила убийство Жданова. После допросов, в тюремной больнице она опять потеряла ребенка.

«Вынули душу, копались в ней вонючими пальцами, плевали в неё, гадили, потом сунули обратно и говорят: живи!». Эти строки актриса произносит тихо. На исповеди редко кричат. А дневники Берггольц – это исповедь дочери века, все бури и грозы эпохи прошли над ее головой («О, как меня завалило жгучим пеплом эпохи! / Пеплом ее трагедий, пеплом ее души…»)

Она сознается в своем страхе: «А я даже здесь, в дневнике (стыдно признаться), не записываю моих размышлений только потому, что мысль: «Это будет читать следователь» преследует меня. Даже в эту область, в мысли, в душу ворвались, нагадили, взломали, подобрали отмычки и фомки. И что бы я ни писала теперь, так и кажется мне – вот это и это будет подчеркнуто тем же красным карандашом, со специальной целью – обвинить, очернить и законопатить, – и я спешу приписать что-нибудь объяснительное – “для следователя”»…

Актриса перемещает действие уже в 1949 год. «Ленинградское дело», обыски, вновь аресты… Ольга с мужем бегут из города, чтобы спрятать «компромат». Ее не покидает ощущение погони, кажется, что каждая догоняющая машина преследует их: «Уже за Териоками, в полной темноте, я, обернувшись, увидела мертвенные фары, прямо идущие на нас. «Эта». Я отвернулась и стиснула руки. Оглянулась – идет сзади. «Она». Оглянулась на который-то раз и вдруг вижу, что это – луна, обломок луны, низко стоящий над самой дорогой… Дорога идет прямо, и она – все время за нами. Я чуть не зарыдала в голос – от всего. Так мы ехали, и даже луна гналась за нами, как гепеушник».

И тем не менее, Берггольц заносит в дневник отчаянные по смелости строки, они звучат в спектакле: «Жалкие хлопоты власти и партии, за которые мучительно стыдно… Как же довели до того, что Ленинград осаждён, Киев осаждён, Одесса осаждена. Ведь немцы всё идут и идут… Не знаю, чего во мне больше — ненависти к немцам или раздражения, бешеного, щемящего, смешанного с дикой жалостью, — к нашему правительству… Это называлось: «Мы готовы к войне». О сволочи, авантюристы, безжалостные сволочи!»

В спектакле есть сцена, где героиня Геллер сжигает на спиртовке бумаги, а фоном в неповторимом исполнении Бориса Гребенщикова звучит «Песня о встречном», написанная мужем Берггольц Борисом Корниловым, расстрелянным в 1938 году. Но, похоже, рукописи действительно не горят.

А ведь она могла покинуть осажденный город! В 1942 году Ольгу, умирающую от истощения, вывезли в Москву, где «тепло, уютно, светло, сытно, горячая вода».

И тут же: «В Ленинград! Только в Ленинград… В Ленинград – навстречу гибели… О, скорее в Ленинград! Уже хлопочу об отъезде…»

И больше всего её вновь возмущает «удушающая ложь», замалчиванье правды о блокаде: «Ни у кого не было даже приближенного представления о том, что переживает город… Не знали, что мы голодаем, что люди умирают от голода… Заговор молчания вокруг Ленинграда… Смерть бушует в городе… Трупы лежат штабелями… В то же время Жданов присылает сюда телеграмму с требованием — прекратить посылку индивидуальных подарков организациям в Ленинград. Это, мол, „вызывает нехорошие политические последствия“». «А для слова — правдивого слова о Ленинграде — еще, видимо, не пришло время… Придет ли оно вообще?…»

Анна Геллер впрямую не играет Ольгу Берггольц, как это было в десятилетней давности спектакле «Балтийского дома». В той постановке Игоря Коняева было много действующих лиц, а роль Берггольц замечательно играла Эра Зиганшина, добиваясь даже внешнего сходства. Анна Геллер не перевоплощается в образ, она как бы свидетельствует от имени поэта, погружается в историческое время, в высокую поэзию, присваивает чувства, переживания, пропускает через себя пронзительные строки. Актриса произносит их просто, доверительно, без аффектации, без пафоса, только выделяя голосом такие акценты, как надрывное «не мо-гу». («Не искушай доверья моего. / Я сквозь темницу пронесла его… / Ни помыслом, ни делом не солгу. / Не искушай — я больше не могу»).

Иногда, читая стихи, актриса широко распахивает руки, будто выпуская строки на волю. И, слушая эти строки, вновь понимаешь, насколько хороший, мощный поэт Ольга Берггольц. Вероятно, всю глубину и силу ее таланта до сих пор недооценили. Ее называли блокадной музой, но как раз миссия музы – поэзия – оказалась в тени официального статуса, в ней видели преимущественно героическое, а не лирическое. Многие ее стихотворения звучат с неменьшей силой, чем у Анны Ахматовой. Ольга Федоровна боготворила Ахматову и посвятила ей в дневнике проникнутые горечью строки: «Зашла к Ахматовой, она живет у дворника в подвале, в темном-темном уголке прихожей, вонючем таком, совершенно достоевщицком, на досках, находящих друг на друга, – матрасишко, на краю – закутанная в платки, с ввалившимися глазами – Анна Ахматова, муза Плача, гордость русской поэзии – неповторимый, большой сияющий Поэт. Она почти голодает, больная, испуганная. А товарищ Шумилов сидит в Смольном в бронированном удобном бомбоубежище и занимается тем, что даже сейчас, в трагический такой момент, не дает людям вымолвить живого, нужного, как хлеб, слова…»

Мы знаем, что и Ахматова, и Берггольц такие слова вымолвили. И актриса произносит их с огромной эмоциональной силой, глядя прямо в глаза зрителям. Несколько затертой от употребления стала фраза той же Берггольц: «От сердца к сердцу. Только этот путь я выбрала себе». Но именно так общается актриса со зрителями.

Жанр моноспектакля предполагает не так уж много выразительных средств. Анна пользуется ими мастерски, в ее арсенале и паузы, и «шепоты и крики». В спектакле часто звучит знаковое нынче слово «удушье». Актриса физически передает это состояние. И все же главное здесь не исчерпывается талантливым актерским исполнением. Спектакль «Ольга. Запретный дневник» – это гражданский поступок режиссера и актрисы, личное высказывание через тексты большого поэта.

У Евгения Евтушенко есть строки: «У Победы лицо настрадавшееся – Ольги Федоровны Берггольц». К финалу спектакля настрадавшееся лицо героини светлеет. Ольга видит себя молодой, вспоминает детство, проведенное в Угличе, воздушную громаду собора, который как бы подступал все ближе и обнимал будущего поэта. Эта девушка, идущая по дороге, которая ведет к храму, еще не знает, «что случится с жизнью твоей». Мы знаем.

 

 

Комментарии
Предыдущая статья
У Театра Афанасьева появилось собственное здание 21.03.2023
Следующая статья
Александру Кулябину продлили домашний арест 21.03.2023
материалы по теме
Новости
МДТ оштрафовали на 15 тысяч рублей за нарушение санитарных норм
Сегодня, 17 мая, Куйбышевский районный суд Санкт-Петербурга признал Малый драматический театр – Театр Европы виновным в невыполнении санитарно-гигиенических и противоэпидемических мероприятий, нарушении санитарных правил и гигиенических нормативов (ч. 1 ст. 6.3 КоАП).
Новости
В петербургской «Субботе» сыграют «джаз по Экзюпери»
17 и 18 мая на Основной сцене петербургского театра «Суббота» пройдёт премьера спектакля Андрея Сидельникова «Планета людей» по мотивам одноимённой книги Антуана де Сент-Экзюпери.