Знаменитый скандал в городе Белгороде, где под запретом оказались произведения Евгения Гришковца, Ивана Вырыпаева, Ярославы Пулинович, а заодно дарио фо, стал не просто показательным, но и смыслообразующим. Благодаря ему «Театр.» обнаружил, что в сегодняшнем культурном пространстве важны не столько новые тексты, сколько пишущие их новые люди.
Любопытное событие случилось недавно в Белгороде. Есть там студенческий театр при институте культуры и при нем «Новая сцена», где с разрешения и даже при покровительстве институтского начальства молодые люди ставят и играют спектакли. Там же проходят фестивали. В начале февраля на «Новой сцене» показали премьеру: некий студент третьего курса поставил пьесу «Луна и трансформер» молодого автора из Екатеринбурга, ученика Коляды, Андрея Крупина. Пьеса написана как будто в подражание Ярославе Пулинович — это монолог, который рождается в голове9-летнегомальчика, пока он находится в темном гараже с неким взрослым дядей (напуганный телевизионными новостями, мальчик уверен, что дядя его изнасилует, а тот просто хотел ребенку велосипед старый отдать). Ну пьеса и пьеса, в журнале «Урал» напечатана. Однако до начальства вдруг дошло — это же педофилия: мальчик резко выражается, опять же юный режиссер в спектакль вставил и видео, и песни, и чего только не… Короче, худсовет института принял решение спектакль закрыть. А заодно и всю программу постановок новейших пьес, куда вместе с Гришковцом, Вырыпаевым и Пулинович каким-то образом попал и Дарио Фо. То есть, видимо, решили от греха самодеятельность пока прекратить и переключить студентов на классику. Тем более в городе есть программа по обеспечению духовной безопасности — санкционированная начальством светским (губернатор) и благословленная начальством духовным (архиепископ). Дойдет до властей слух про такое послабление надзора под сенью того самого учебного заведения, где положено учить юношество доброму и вечному, ну и что хорошего? Могут ведь и уволить. Об одном не подумали блюстители духовного здоровья нации — зловещая тень социальных сетей уже нависла над любым благим и неблагим начинанием. Студенты не стали ничего скрывать, а поклонники драматурга Крупина из екатеринбургской арт-группы «Offart» немедленно устроили шухер в ЖЖ и даже собрались ехать в Белгород ставить там памятник запрещенной пьесе и вообще манифестировать.
об одном не подумали блюстители духовного здоровья нации — зловещая тень социальных сетей уже нависла над любым благим и неблагим начинанием
Тут же падкая на скандалы пресса растрезвонила на всю Россию про мохноногих охранителей и душителей творческой свободы, так что бедные преподаватели института культуры в отчаянии даже сочинили письмо президенту Медведеву, где жаловались на бесчинства в СМИ: «Успешная духовно-нравственная и образовательная деятельность региона, осуществляемая под демократичным руководством губернатора Белгородской области Е. С. Савченко, стала притчей во языцех в СМИ. Вопреки всем демократическим нормам информационные каналы создают откровенно отрицательный образ Белгородской области, его руководителя, отрицательный образ БелГИКИ как духовно-творческой и научно-образовательной лаборатории с полувековой историей». Ну, тут уж они сами себя высекли: письмо немедленно было с ядовитыми комментариями опубликовано, и злонамеренные насмешничали еще пуще. А ведь чего смеетесь, над собой смеетесь, как сказано в пьесе одного великого, не чета Крупину, автора.
Потому что на этом примере впервые ясно обозначилось столкновение двух главных трендов сегодняшней культуры.
Ох, хранители!
С одной стороны — сеятели разумного, доброго, с советских времен сохранившие пусть наивную, но чистую веру в то, что искусство на все способно — и развратить, и воодушевить. Ведь что значат начинания губернатора Савченко и присных — а они не только над пьесами, они вообще за нравственностью вверенных им горожан надзирают, вот и Валентинов день не рекомендуют отмечать, а уж в казенных учреждениях и прямо его запрещают вместе с Хеллоуином, как завезенные и чуждые. А значат они, что руководство не равнодушно к идеологии, к духовным поискам, и уверено — им известно, где искать правильно. Потому в Белгороде хорошее, настоящее, духовное искусство поддерживают, недаром председатель комитета Госдумы по культуре Григорий Ивлиев ставил всем в пример белгородского губернатора. Он и театры ремонтирует, и новые сцены открывает, и гастроли оплачивает, да и вообще — финансирует: «только на ремонт клубных учреждений выделено 6 миллиардов 300 миллионов». Потому что верят в волшебную силу искусства. Что же касается педагогов БелГИКИ, по большей части женщин средних лет, всю жизнь работающих в сфере культуры, то они ведь подвижники — разве само существование этого театра с его двумя сценами и грандиозными планами по постановке «Планеты» Гришковца вас не убеждают, что намерения у них были самые добрые? И сам театр, и деньги на декорации, и студенческая режиссура, и фестивали, куда приезжали десятками любительские студии из разных городов и играли для населения бесплатно, — все это доказательства любви и заботы. И теперь скажите, что им делать, когда со сцены, где, по их убеждениям, должен гореть святой огонь творчества, раздаются, да еще из уст9-летнегомальчика, такие слова: «Не дай бог, думаю, этот чебурек в задницу меня прокричит! Всю жизнь тогда во дворе чморить будут, не отмажешься!».
Но даже и это согласны были терпеть в надежде, что еще вернуться талантливые третьекурсники к высокому искусству, пока «Луна» не грянула:«Я действительно поддерживала постановки по пьесам современных авторов. Но это перешло все границы. Чтобы сохранить свое рабочее место и рабочее место Оксаны (Оксана Погребняк — руководитель «Новой Сцены» — А. С. ), я приняла решение прекратить показ этих спектаклей. Вы, наверное, уже знаете, что Евгений Степанович (губернатор Белгородской области Евгений Савченко — А. С. ) ввел в области «полицию нравов», — оправдывалась поначалу куратор учебного театра и завкафедрой театрального искусства Валентина Дубянская, не подозревая еще, что любое слово нынче тут же отзовется в интернете. Святые люди, честное слово.
Эх, новаторы!
Теперь другая сторона. Новая драма, новая пьеса, новая сцена. Молодое, сильное, яркое движение — именно движение, потому что там все всегда в процессе: с окраин к центру, из академических сцен — в подвалы, из подвалов — на телевизионный экран и на международные фестивали. Первая за много лет внятная и энергичная идеология: мы идем в реальность, мы слышим звуки улиц, нашими уста- ми говорят микрорайоны, мы покажем вам жизнь, какой она стала, какая она есть, и мы ее знаем. Мы свидетели, мы подставки для микрофона, мы трансляторы новой языковой среды! Ну и всякое такое.
Быть частью этого движения приятно. Особенно когда вспоминаешь провинциальных училок в вязаных кофтах с их «ханжескими» понятиями о приличиях и выспренними речами. Приятно громыхнуть ненормативной лексикой, чтобы стены тряслись и чтобы всем стало весело и свежо.
Небольшое отступление. Когда искусство только начинало быть массовым, но еще не разделилось на арт-хаус и попсу, главным в нем было одно важное свойство: оно соблазняло. Возьмите любой значительный или популярный фильм хоть30-х,хоть70-хгодов, золотой эры кино. О чем бы там ни шла речь, любой кадр может быть открыткой — так эстетизирована и стилизована в нем жизнь. Даже показывая итальянскую бедноту, кинематограф не забывал создать образ невероятно заманчивый. Вспомните героев любимых фильмов — как они носили свои пиджаки и шарфы, как закуривали, как подносили к губам чашку с кофе — куда там нынешним рекламщикам! Какая была походка, как женщины качали бедрами, как подводили глаза, как одевались! Кино было воплощенной мечтой — даже у неореалистов. А наше, то самое старое советское, которое все охотно смотрят и сейчас? Зрители могли верить или не верить в этих шоферов, крановщиц, лесорубов или таксистов (трудно себе представить героиню Дорониной из «Трех тополей на Плющихе» в коровнике по колено в навозе), но зато смотреть на них было одно удовольствие. Старое искусство эксплуатировало мечты об элегантности, оно все было стильным, а лучшее было самым стильным. Зритель хотел выглядеть как герои, он хотел иметь таких друзей, такой интерьер, такую машину, так сидеть на коне, так стрелять с двух рук.
Сейчас кино соблазняет разве что подростков — трудно себе представить, что взрослый, пусть даже и довольно молодой человек будет мечтать сунуть свое тело в латекс и, вооружась бластером, взобраться по отвесной стене. Я уж не говорю про качество нового глянца: где там мечта, где поэзия, где стиль?
Ничего по-настоящему привлекательного сегодня в кино нет. В театре это большая редкость — неслучайно всем так нравится театр Фоменко. В современном искусстве зрителя ни соблазнять, ни увлекать не считается нужным — его пугают, ошарашивают, озадачивают, выбивают из колеи, заставляют задуматься.
что же является приманкой для подражателей, союзников, участников, вербуемых ежедневно этим движением? ответ у меня таков: это сами авторы и есть
Функции соблазна остались за масскультом, но куда ему. Тем более что после того как главные приемы растиражированы в рекламных роликах, стало очень трудно отличить оригинал от пародии. Пластиковые штампы заменили достижения ручного труда, они блестят, но не радуют, очарование схлынуло, магия не работает (ну почти — редко, но все-таки иногда она возвращается).
Авторы вместо героев
Какое все вышесказанное имеет отношение к новодрамовской теме? А самое прямое. Поскольку сами тексты (в широком смысле этого слова) новодрамовских авторов вряд ли способны доставить то самое базовое удовольствие преображения, поскольку их герои не только не вызывают желание им подражать, но зачастую откровенно омерзительны, то что же является приманкой для подражателей, союзников, участников, вербуемых ежедневно этим движением? Ответ у меня таков: это сами авторы и есть. Авторы и являются теми героями, которым хочется подражать, чья судьба завидна, чья пластика или внешность становится неосознан- но модной. Неважно, что в отличие от массовых молодежных движений у новодрамцев нет узнаваемых атрибутов. Это все же хоть и доступный, но не всем открытый мир, в нем своя иерархия, свои правила поведения, своя манера выражаться — в конечном итоге это особая среда. Вот и питер- ский режиссер Андрей Могучий это заметил. «Мне не нравятся тексты новой драмы, но мне интересны люди, которые ею занимаются, и их энергия», — сказал он.
Образ нового автора становится образом нового героя. И это именно то, что сегодня оказывается востребовано — куда больше, чем обветшавшие идеалы высокого искусства, цветущего лишь под покровительством еще более высоких инстанций.
Новым героям (то есть авторам) новой драмы присущи как раз те качества, отсутствие которых так угнетает в нынешних стационарных театрах и библиотеках (а какие еще учреждения культуры есть в провинции?), равно как в столичных кинематографистах, телевизионных продюсерах, звездах эстрады и прочих представителях так называемой творческой интеллигенции. Во-первых, они очевидно не любят власть, они в оппозиции и протесте. Настроены на разоблачения, правду (как они ее понимают), искренность и не боятся высказываться. Во-вторых, они молоды. В-третьих, они демонстрируют потрясающую социальную мобильность, вертикальный взлет, фокус Золушки: еще вчера сидел у себя в далеком Нижнем или Верхнем Задрищенске в панельной пятиэтажке, с друзьями пиво пил, чего-то там себе сочинял, а сегодня уже в Ковент-Гарден, в Европу, на фестиваль в Канны, снимает кино, получает премии, ну на худой конец работает на ТВ. В четвертых, они независимы и инициативны, готовы вписываться в чужие квартиры, жить на гроши, но зато репетировать по ночам, играть бесплатно, тратить свое время и силы на безнадежные, казалось бы, проекты и не ждут милостей от губернатора. И наконец, в их стане принято поддерживать друг друга, не жадничать и делиться успехом, помогать и рекламировать. Они революционеры без революции, бунтари без бунта. Они вместе — и все-таки порознь. Они авторы сетевой культуры, привыкшие обходиться без надзора, без авторитетов и даже без денег — ну по крайней мере не слишком от них зависеть. Три коробки на сцене и три десятка зрителей в зале устраивают их так, как не всякий многомиллионный бюджет — их старших товарищей. Я сейчас сознательно опускаю оценку произведений — они очень разные. Есть, на мой взгляд, выдающиеся, их во все времена мало, есть — и их, как обычно, большинство — вполне заурядные, эпигонские. Но, опять же по моему мнению, дело не совсем в достижениях или недостатках — в новой драме «покупают» не столько содержание, сколько именно энергия, внутренняя независимость, отсутствие апатии и социальный задор, то есть само творческое состояние пишущих. Многие (и я в том числе) тоскуют по гармонии, которая якобы имела место в каком-то условном прошлом, забывая, что хорошее всегда идет в комплекте с плохим. И я совершенно не уверена, что ради Чехова и Толстого мы охотно откажемся от электричества, антибиотиков и компьютера. Эпоха интернета приносит свои плоды — и они не так уж горьки, как это иногда кажется блюстителям духовной безопасности.