Вся эта колбаса

Фото: Евгений Кайдалов
Фото: Евгений Кайдалов

В Центре им. Мейерхольда показали спектакль Ксении Зориной «Колбаса. Фрагменты», в котором «новая драма» вспоминает о «деревенской прозе».

«Колбаса» — сильное слово. В русском мире — такое же сильное, как «водка». Эти два слова, конечно, смысловая пара, как хлеб и вино. То есть совершенно неправильно понимать колбасу буквально, как то, что можно купить в магазине и съесть. Всякому здесь живущему ясно, что утверждение «при Брежневе колбаса была дешевле» — не про мясной фарш в оболочке, а про потерянный рай. Колбаса — понятие глобальное и одновременно сугубо национальное, а потому непереводимое, как хайдеггеровский Dasein. И как со всяким понятием такого рода, с колбасой надо обходиться предельно осторожно. Нельзя объять ее целиком.

Поэтому пьеса Валерия Шергина называется «Колбаса. Фрагменты». Так же называется ее первая московская постановка — спектакль Ксении Зориной, сыгранный в маленьком Черном зале Центра им. Мейерхольда.

Указание «фрагменты» требуется не только для описания структуры пьесы. Оно позволяет понимать колбасу и как состояние, и как процесс. Колбаса здесь и действие, и картина мира. Место действия — деревенский сарай. Центр действия — свинья, будущая колбаса для свадебного обеда. Вокруг нее вращается семейная драма с выдачей замуж беременной Катьки, которую бросил татарин Руслан, чужой в мире колбасы.

К свинье приходят, чтобы тайком позвонить любовнице, выместить злость, провести языческий обряд «отворота». Действие занимает девять месяцев и поделено на четырнадцать фрагментов, которые перемешаны так, что избитая шутка «фарш невозможно провернуть назад» теряет актуальность. Фарш проворачивается туда и обратно, это движение внутри герметичного мира, и оно ничего не меняет. Где-то вовне есть родной драматургу город Сарапул, а в нем драматический театр, куда возят школьников для приобщения к Чехову и Шекспиру. Но эта внешняя реальность тоже легко переваривается в колбасу, когда всплывающая в памяти одного из персонажей фраза «Быть или не быть» произносится в сарае под удивленным взглядом свиньи.

Здесь нужно уточнить, что «Колбаса. Фрагменты» — не абсурдистская комедия, а бытовая драма. Ксения Зорина ставит ее лапидарно, а десять актеров четко понимают и выполняют задачу. Я бы даже сказал, что этот спектакль сделан в суровом стиле, если вспомнить термин, придуманный для московских художников-шестидесятников, пытавшихся убежать от пафоса соцреализма. Взгляните, например, на «Строителей Братска» Виктора Попкова (1960 — 1961, Государственная Третьяковская галерея): фронтальная композиция, рабочие стоят или сидят на дощатой сцене и строго смотрят на зрителя. В «Колбасе» все так же сурово, только уже, конечно, совсем без героики. Речь и жесты актеров часто отрывисты, словно рублены топором. Неглубокая сцена оформлена скупо (художник Андрей Дановский). С одной стороны условный дощатый загон для свиньи. С другой в два ряда стоят стулья, как в зрительном зале. Дожидаясь своего выхода, на них сидят персонажи. Под стульями жестяные ведра с фасолью. Задник ощетинился вилами. Вилы украшены разноцветными ленточками, ну так свадьба же, обряд, фольклор, языческая сила. Мир «Колбасы» населяют русские, татары и вотяки (удмурты). Но Валерий Шергин не сочиняет про них поэтические байки, как Денис Осокин про луговых мари, а портретирует сухими четкими штрихами.

Это такая «новая драма», которая помнит о «деревенской прозе». И в режиссуре Ксении Зориной просыпается память театрального языка, которым пересказывали на сцене повести и романы «деревенщиков». Например, обнаруживается важный для послевоенной картины мира знак увечности: персонажи-подростки в «Колбасе» ползают как парализованные. Это чистая условность (в физической ограниченности заключается отличие детей от взрослых), но условность страшноватая и неслучайная, закрепляющая рифму «деревня — война».

В остальном деревня в «Колбасе» конструируется вполне традиционно — как мифологическое и архаическое пространство. Где время не линейно, а циклично (в каждом фрагменте обязательно указан сезон: зима, весна). Где по-прежнему важен ритуал инициации: хочешь жениться, стать мужчиной — помоги зарезать свинью.

Эту пьесу и этот спектакль можно вообще прочесть как диалог о традиции. Не в том смысле, что говорящие (драматург и режиссер) что-то сознательно реконструируют. А скорее в том, что вместе припоминают вкус, знакомый с детства. В этом припоминании нет ни сантимента, ни сожаления, ни злости, оно целиком — категория языка. Это не ностальгия. Это колбаса.

Комментарии
Предыдущая статья
Наклонная проповедь 18.04.2014
Следующая статья
За счет соцстраха 18.04.2014
материалы по теме
Блог
Нерон, он же Муссолини
Кристоф Марталер поставил в Базеле «Коронацию Поппеи». В его интерпретации барочная опера Монтеверди стала остроактуальной, но не потеряла своей музыкальности и не превратилась в плакат.
Блог
Балконы театрального подполья, или Opus posthumous
В своем новом спектакле во Вроцлаве Кристиан Люпа объединил «Лето» Джона Кутзее и «Дом Бернарды Альбы» Федерико Гарсиа Лорки. И явно вдохновлялся произведениями Гойи. Но и это ещё не всё.