Тихий акционизм

ТЕАТР. рассказывает, как российский акционизм не остался в стороне от социального поворота, происходящего в современном искусстве.

Весенние ограничения в связи с пандемией 2020 года сильно сузили возможности художников и активистов: массовые мероприятия оказались запрещены, публичные пространства закрыты, без пропуска из дома долгое время было не выйти. Для такого течения, как акционизм, вроде бы фатальная ситуация. Но случилось иное — при информационном переизбытке и перемещении всех процессов в онлайн акции стали звучать чуть ли не громче прежнего. На фоне застывшей жизни акционисты оказались одними из немногих, кто продолжал осмыслять новую реальность. Новости об акциях стали проникать даже в некоторые светские и модные издания: вот уже и Buro 24/7 пишет о «говорящих» масках с прозрачной вставкой для курьеров и продавцов, придуманных Катрин Ненашевой и Полиной Андреевной, отмечая, словно при описании очередной коллекции одежды, что «легкий и эластичный пластик делает их более удобными в носке»[1].

Три года назад Павел Митенко и Сильвия Шассен констатировали этический поворот в акционизме. Сейчас налицо его новый виток. А за последние два года к общему переосмыслению социальной роли искусства добавилась еще и «новая этика»[2].

Что же происходит с акционизмом в таких условиях и как он переосмысляет коллективность?

Новая коллективность

Противники «новой этики» очень тревожатся по поводу засилья коллективности и даже видят в этом угрозу исчезновения индивидуального авторства. Но коллективность в радикальном искусстве появилась не вчера. Просто теперь изменился взгляд на роль индивида внутри сообщества, да и само понятие коллектива.

«Мы избегаем суммирования наших точек зрения, избегаем приводить их к общему знаменателю, хотя между нами бывают сильные разногласия. Общей политической позиции у нас нет, общей эстетической позиции у нас тоже нет. Но, тем не менее, мы занимаемся коллективной практикой»[3], — говорит участник арт-группы «Партия мертвых» Максим Евстропов. Как это понимать?

Тут стоит вернуться к 1990‑м годам, где «идея коллективности в усредненном интеллигентском сознании все еще сопрягалась с тоталитарными режимами, с идеологией, с коммуналками — т. е. с нивелированием личности»[4]. О художниках первой волны акционизма, которая существовала в эти годы, а затем и последующей второй (2008–2012) Джоан Брукс Платт пишет так: «Несколько обособленных выживших откалываются от коллективного травмированного тела — постсоветских масс — и объединяются. Однако в этом движении выживших всегда есть место независимой личности». Акционизм этого периода получил название героического и «истерического»[5]. Однако со временем стала очевидна его этическая исчерпанность. Вспомним, как в 1997 году в амстердамском музее Стеделейк Александр Бренер нанес зеленой краской знак доллара на работу Казимира Малевича «Белый крест». Куратор Виктор Мизиано отозвался об этой акции так: «С того момента, как Бренер начал развиваться по пути индивидуальной одержимости, он начал последовательно обрубать этические связи с другими людьми. Но этика как сфера всегда связана с коммуникацией, если этика предельно субъективна, то это уже не этика, а личный произвол»[6]. Платт же считает, что разобщенность постсоветского общества сделала невозможной настоящую солидарность между художниками. Их борьба за выживание определялась «не только противостоянием массе, но и внутренней конкуренцией»[7]. Факт узурпации коллективности и солидарности официальной перформативностью и принудительным коллективизмом подчеркивает и Клэр Бишоп [8]. Поэтому в атомизированном постсоветском пространстве превалировали фигуры художников-одиночек, находящиеся в постоянном соперничестве. Переход от героического начала к новой коллективности происходит в рамках мировой тенденции. По наблюдениям Бишоп, «если в период своего расцвета перформанс утверждал ценность живого присутствия с помощью собственного тела художника, то в нынешнем десятилетии все привязано уже не к единичному исполнителю, а скорее к коллективному телу некой социальной группы»[9]. Кубинско-американская художница Таня Бругуера даже придумала новый термин Aesth-ethics, а собственные работы она называет Arte Útil — «полезным искусством». Для нее этика «с самого начала является компонентом политического и общественного искусства и включена в концепцию произведения»[10]. Теперь, как отмечает Илья Фальковский, «творчество является экстраполяцией этической позиции»[11].

Говоря о коллективности в контексте третьей волны акционизма, нужно прежде всего говорить о том, на что обратила внимание Елена Петровская в 2016 году, — о «коллективной способности чувствовать», находящейся в политическом измерении, о деятельности художника как исследователя «коллективной жизни». Как отмечают Митенко и Шассен: «Этика свободного действия исполняется в зазоре между личным и общественным, где раскрывает возможность свободы; она исходит из своего осуществления, в акте участия связывая единичное и общее и не зная другой цели, пока не начнет исполнение»[12]. Произошла пересборка отношений между индивидом и обществом. Мы читаем на страницах газет предостережения: «Этическая оценка отличается от эстетической тем, что в ней коллективное мощнее индивидуального»[13]. Вовсе нет. Новое коллективное — это множество индивидов, объединенных одними взглядами, социальной позицией. Мы видим, что нынешние акционисты открыто говорят о собственных тревогах, сложностях и переживаниях, вынося внутренний разговор с самими собой в публичное пространство. Разделение личного опыта с участниками коллектива или сообщества становится открытым актом познания себя и окружающих.

Поэтому исчезает и тоталитарность мышления. Больше нет «правильного» акционизма или активизма. Теперь это открытая структура, в которую каждый желающий может войти и стать по‑настоящему равным субъектом действия. Тенденции такой открытости мы могли наблюдать еще у Pussy Riot, которые постоянно повторяли: «Каждый может быть Pussy Riot. Потому что Pussy Riot — это действие, а какое — уже каждый решает»[14]. Однако на практике в центре всеобщего внимания остаются именно акции основательниц группы, а не действия других примкнувших участников. Петр Павленский разрушал границы более завуалированным способом, создавая пространство для высказывания других людей в непривычных для них обстоятельствах на непривычные им темы. Именно благодаря ему следователь петербургского СК Павел Ясман стал размышлять на рабочем месте о теории искусства, Рублеве и Малевиче, секс-работницы в зале суда — о вандализме и акционизме, а психиатры — о современном искусстве. Однако со временем эти ростки партисипативности проросли. К таким акциям, как «Тихий пикет» Дарьи Серенко или «Поругайся со мной» Катрин Ненашевой легко присоединиться, потому что они работают в пространстве повседневности. В них можно принять участие, соблюдая условный формат. То есть происходит временное вхождение индивида в определенную структуру, которое в ряде случаев приводит к возникновению новых художественных и гражданских инициатив. А зритель уже давно не обязан оставаться в роли объекта художественного действия, в новой открытой системе он может стать субъектом.

Тихое искусство или малые дела?

Но как оценивать появившиеся акционистские микропрактики, или микроутопии[15]? И как их отличать от гражданских инициатив? Таня Бругуера однажды сказала, что хочет «использовать искусство, чтобы стать лучшим гражданином», и делать вещи, которые она не может «реализовать как гражданин»[16]. Например, в ситуации отсутствия достаточного количества спасательных суден для мигрантов в Средиземном море британский художник Бэнкси приобретает целый корабль и передает под управление активистки Пии Клемп. Практикует малые дела? Возможно. Только вот судно названо в честь Луизы Мишель, а на его борту красуется граффити Бэнкси, изображающее девочку в спасательном жилете. Получается, от малого дела до акции — один шаг. В ситуации апатии современного российского общества такие на первый взгляд простые и повседневные акты, как выражение благодарности, заботы, психологической поддержки, тоже становятся радикальным художественным актом. А акционизм, будучи некогда зоной обращения художника к вертикали власти, создает благотворную почву для солидарности и взаимопомощи. Происходит переход от художественного вызова и возможного конфликта художника с государством и обществом к открытости и диалогу.

В разговорах о смерти акционизма можно услышать сетования на то, что сегодняшние художники слишком тихие и уже не получают такого медиаэффекта, как группа «Война» или Pussy Riot. А медийный охват для многих по‑прежнему является критерием успешности акции. Однако медиаэффект просто не входит в задачи художников акционизма третьей волны[17], а в тихом омуте, как известно, черти водятся. Нынешних акционистов уже сравнивают с «тихим активизмом» художников Восточной Европы социалистического периода[18] и с московским концептуализмом 1970‑х. И если акционизм ушел с первых полос газет, и на каждую акцию перестал приезжать наряд полиции, это вовсе не значит, что все вымерло. Просто вместе со временем изменились художественные задачи и стратегии. «Выходите на улицу, выходите из своих зон комфорта и информационных пузырей, говорите каждый день с теми, с кем не общаетесь в привычной обстановке, не ленитесь искать общий язык и универсальные формулировки, которые будут понятны людям разных возрастов и профессий», — призывает Катрин Ненашева, убежденная, что в России люди вполне готовы к «новой этике». Акции последнего времени уже не констатируют абсурдность, боль и безвыходность современной социо-политической ситуации, но становятся катализатором разговора, помещения разных социальных групп в зону видимости. Так, во время пандемии независимо друг от друга появились акции в поддержку курьеров. «Говорящие» маски Катрин Ненашевой и Полины Андреевны (Полины Устенсковой) — в апреле, «Открытка курьеру» Дарьи Серенко и Ники Водвуд — в мае, «Доставка смерти» «Партии мертвых» — в июне. В июле была объявлена забастовка курьеров одной из компаний, назначенная на 9 число. А за неделю до этого ряд компаний, объединившись с художником Алексеем Гариковичем (а по сути осуществив прямой коммерческий заказ), возвели «памятник-инсталляцию героям, которые во время карантина ежедневно рисковали своим здоровьем»[19]. Можно сказать, что отчасти здесь имеет место апроприация, или как минимум маркетинговый ход — реакция рынка на художественные акции последних месяцев.

Не имеющий четкого набора формальных приемов, российский акционизм ушел с площадей и, словно городской фантом, может оказаться в клумбе во дворе вашего дома (см. акцию группы «Уродины» «Протестная ботаника») или на помойке у вашего подъезда (см. акции «Партии мертвых» «Урна для голосования» и Матери Toreza «Не выношу сор из избы»). Становясь частью повседневной жизни, вездесущий акционизм теперь становится ближе к каждому горожанину.

[1]Художницы сделали говорящие маски для сотрудников сферы услуг. Buro 24/7, 13.04.2020.

[2]Павел Митенко, Сильвия Шассен. Третья волна акционизма: искусство свободного действия во время реакции. Художественный журнал, #102, 2017.

[3]Максим Евстропов, выступление на конференции  День после дня защитника отечества , ДК Розы, СПб, 24.02.2017.

[4]Анатолий Прохоров. Новая коллективность или  мировой бульон? // Художественный журнал, #4, 1994.

[5]Джоан Брукс Платт. Московский акционизм и неолиберальная революция // Художественный журнал, #104, 2018, стр. 103.

[6] Е. Петровская, А. Митрофанова,
В. Мизиано, E. Рогалев. Нормативность и подрыв. Sygma, 17.06.2020.

[7]Джоан Брукс Платт, op. cit.

[8]Сlaire Bishop — Zones of Indistinguishability: Collective Actions Group and Participatory Art, e-flux journal, #29, november 2011.

[9]Клэр Бишоп. Делегированный перформанс: аутсорсинг подлинности. Художественный журнал #82б, 2011, пер. В. Акуловой.

[10]Wallis, Jonathan. Interview with Tania Bruguera (2015). Art & the Public Sphere, vol. 4: # 1+2, pp. 31–38.

[11]Илья Фальковский. Свобода, дружба и вино: анархистская этика в эпоху глобализма. Художественный журнал, #102, 2017.

[12]Павел Митенко, Сильвия Шассен, op. cit.

[13]Прощание с объектом. 15 тезисов о новой этике и искусстве. Ольга Федянина, Коммерсантъ Weekend. № 9 от 22.03.2019, стр. 10.

[14]Алехина: Каждый может быть Pussy Riot. Deutsche Welle, 21.06.2017.

[15]Bourriaud N. Relational Aesthetics. Paris, 1998.

[16]Tania Bruguera. The Role of Ethics in Political Art. Harvard University // YouTube, URL:https://www.youtube.com/watch?v=_x5SYh9×2tM (13:51).

[17]Или постакционизма, или интеракционизма.

[18]/a>Илья Кукулин. Предисловие к книге Тихий пикет, АСТ, М.: 2020.

[19]В Москве появился памятник курьерам. Buro 24/7, 03.07.2020.

Комментарии
Предыдущая статья
Елена Алдашева о «Лире» во время войны 27.02.2022
Следующая статья
Студенты Олега Глушкова фантазируют на темы пьес Островского 27.02.2022
материалы по теме
Новости
В Электротеатре создают «Рассвет» с помощью буто и нойза
6 и 7 марта на Малой сцене Электротеатра «Станиславский» пройдёт премьера спектакля Андрея Жиганова «Рассвет».
Новости
В Александринке покажут «пластическое размышление о любви» по песне Joy Division
1 марта на Новой сцене Александринского театра пройдёт премьера перформанса Love Will Tear Us Apart, созданная компанией musicAeterna Dance. Режиссёр постановки — Анна Гусева, хореограф-постановщик — Анастасия Пешкова.