Romeo&Giulio

В индустриальном туризме есть такое направление — диггерство. Диггеры проникают в дренажные системы, коллекторы и другие подземные сооружения. Это совершенно другое лицо города.

Когда Ромео Кастеллуччи согласился на предложение фестиваля Solo сыграть спектакль «Юлий Цезарь. Фрагменты» в помещении Collector Gallery, те 200 человек, что сумели на него попасть, стали диггерами на один вечер. После долгого спуска под землю даже не верится, что в потолочных окнах видно небо, а не какой-нибудь верхний этаж. От пола до потолка — шестнадцать метров. Ширина, наверное, и того больше. Вокруг — монументальные бетонные конструкции и колонны. Именно колонны и требовал режиссёр: в Европе «Юлий Цезарь» взаимодействует не с современной индустриальной, а с исторической архитектурой. Из Москвы итальянцы поехали прямиком в Виченцу — их дожидается знаменитая сцена театра Олимпико.

Но и в Collector Gallery спектакль был на своём месте, более того — казался идеальным примером site-specific theatre, хотя команда работала здесь всего несколько дней. Ощущение другой, параллельной городу реальности усугублял его искуственный, нарочито замедленный ритм: шекспировские монологи без купюр, размеренные шаги артистов, сопровождаемые звуковыми эффектами, решения, которые становились понятны в первые несколько секунд, но занимали во времени столько места, сколько было угодно Кастеллуччи.

Следовало бы подробно прокомментировать каждый приём этого скрупулёзного художника. Изображение гортани актёра транслируется на стену в реальном времени с миниатюрной камеры видеоэндоскопа (у кадра нет углов, голосовые связки вписаны в идеальный круг, напоминающий о форме тоннеля, трубки, человеческой шеи). Живая лошадь — из надёжных приёмов Кастеллуччи, здесь читается как рок Цезаря, практически божественное вмешательство — почти неразличима в тени. Тем более яркими кажутся белые буквы на шкуре: MENE, TEKEL, PERES. В финале выясняется назначение странной конструкции с девятью электрическими лампочками и девятью же винтиками: последние в какой-то момент начинают один за другим вращаться, до тех пор, пока верхняя лопасть не заденет колбу. С небольшими промежутками следует очередь из маленьких взрывов.

Интеллектуальная работа Кастеллуччи столь же последовательна. В трагедии Уильяма Шекспира он находит точное наблюдение о природе античной культуры, где центральное место занимало искусство красноречия. Кульминация «Юлия Цезаря» — это соревнование в риторике: оратор проигравшей стороны, гениальный демагог Марк Антоний, отвоёвывает римскую толпу у Брута. Перечитайте эту сцену: кто-то любит «Быть или не быть», я лично убеждён, что поединок ораторов в «Юлии Цезаре» — лучшее из написанного Шекспиром. Взять хотя бы его ритмическое решение: честный Брут говорит прозой, а хитрый Антоний — стихами.

Итак, красноречие решает судьбу государства. Для Кастеллуччи, режиссёра с искусствоведческим интересом, это весьма привлекательная тема. К тому же она соприкасается с другим его ключевым материалом — физиологией. Речь не только орудие власти, но и физическое действие.

В течение спектакля перед публикой выступает три солиста. Первый читает диалог между трибунами и горожанами. В его горле введённый через нос видеоэндоскоп. На проекции мы видим, как работают голосовые связки, в то время как актёр меняет интонацию в зависимости от персонажа. Второй, Цезарь, только жестикулирует. За него говорят руки, вполне буквально: видимо, в рукава его мантии вшиты особые чувствительные микрофоны — звучит это так, как будто воздух рассекают чем-то тяжёлым и металлическим. Третий монолог, знаменитую речь Марка Антония, произносит актёр, который перенёс операцию по удалению гортани и теперь лишён возможности нормально говорить. У него в шее небольшое отверстие — стома, которую хирурги оставляют таким пациентам, чтобы они могли дышать.

Ещё в одной сцене Кастеллуччи цитирует Ветхий Завет — надпись, чудесным образом появившуюся на стене во время пира царя Валтасара и истолкованную пророком Даниилом как предзнаменование его смерти и падения Вавилонского царства. Отсылая к этому сюжету в эпизоде, предшествующем гибели Цезаря, Кастеллуччи напоминает, что в культуре слово — атрибут Бога. А рядом материальная оболочка слова — вот эти уязвимые складки плоти, воочию наблюдаемые нами на экране.

Конфликт между культурой и биологией объединяет «Юлия Цезаря» со спектаклем Кастеллуччи «Проект „J“. О концепции Лика Сына Божьего», который показывали в Москве три года назад. Там режиссёр также рассматривал тело как источник представлений о божественном и вместе с тем — как ненадёжную машину, нарушения в которой лишает человека богоподобия.

Предметами того и другого спектакля были памятники культуры — изображение Христа кисти Антонелло да Мессины («Проект „J“») и шекспировская интерпретация античной риторики. Особенность Кастеллуччи в том, что он исследует представление человека о самом себе через культуру.

Как и тело, культура в его представлении — очень хрупкая конструкция, поскольку опирается на неустойчивый фундамент человеческой физики. Кастеллуччи в своих работах обнаруживает кризис традиционных художественных концепций. «Юлий Цезарь» — диалог уже не с живописной, а с театральной традицией.
Триумф шекспировского Марка Антония — то же, что и триумф актёра, покорившего публику. Предложив его монолог исполнителю с таким серьёзным дефектом речи, режиссёр целенаправленно разрушает не только ситуацию пьесы, но и традиционную ситуацию театра как такового. В конце концов, даже театральное здание с древнейших времён подчинялось законам акустики, и сцена веками была трибуной звучащего слова. Кастеллуччи задействовал у себя артистов с ограниченными возможностями и показывал на сцене грубые физиологические процессы, возражая против представления о театре как о месте для прекрасного тела. В «Юлии Цезаре» режиссёр отменяет и смежное правило — что в театре звучит прекрасная речь.

Небольшим бонусом к этому тексту публикуем авторский фотоколлаж по мотивам различных спектаклей режиссера 

 

Комментарии
Предыдущая статья
Язык тела 17.10.2014
Следующая статья
Сначала мы захватим телеграф 17.10.2014
материалы по теме
Блог
Нерон, он же Муссолини
Кристоф Марталер поставил в Базеле «Коронацию Поппеи». В его интерпретации барочная опера Монтеверди стала остроактуальной, но не потеряла своей музыкальности и не превратилась в плакат.
Блог
Балконы театрального подполья, или Opus posthumous
В своем новом спектакле во Вроцлаве Кристиан Люпа объединил «Лето» Джона Кутзее и «Дом Бернарды Альбы» Федерико Гарсиа Лорки. И явно вдохновлялся произведениями Гойи. Но и это ещё не всё.