Когда говорят о политическом театре в России, в качестве примера обязательно упоминают Театр.doc. Но для меня это не политический театр. Политика всегда безнравственна. А театр Угарова и Греминой — театр гражданский. Если бы я снимала фильм или писала книгу о Театре.doc, я бы именно так их и назвала: «Театр гражданского общества»
Настоящее знакомство с этим театром началось для меня со спектакля «Час восемнадцать» о гибели Сергея Магнитского в тюрьме. Поразила сама идея — поставить спектакль о человеке, погибшем в московском СИЗО страшной и до конца не понятной смертью.
Вначале история про Магнитского была всего лишь одним из очередных проектов театра, но когда начали собирать материал, стало понятно, что есть страшный параллельный мир, опрокидывающий все понятия о справедливости, оскорбляющий нас самим своим существованием. Это мир, где пытают арестованных, где за то, чтобы тебе дали кипяток, ты должен дать взятку, мир, где судьи берут флешку с обвинительным заключением и переписывают его содержание в приговор. Гремина говорила, что «после того, как ты это все узнал, твой мир уже никогда не будет прежним».
Я не успела поговорить с Михаилом Угаровым и спросить, когда для него мир перестал быть прежним. Думаю, как и для Лены Греминой, это случилось при соприкосновении с историей Магнитского.
Идея спектакля была не только в том, чтобы рассказать, как 78 минут без помощи умирал в тюрьме человек, которого еще даже не осудили, а в том, чтобы в театре устроить суд над теми, кто по сути приговорил его к смертной казни.
В одном из интервью Угаров скажет: «Мне часто говорили — театры не живут вечно, рано или поздно ваш театр себя исчерпает. Театр может исчерпать себя, когда выполнил задачу. Одну задачу мы выполнили — ввели документалистику как общую эстетику. Вы посмотрите, сейчас даже в БДТ идет документальный спектакль! Теперь перед нами новая цель. Наши власти создают такую ситуацию, что мы вынуждены заниматься протестным искусством, тем самым театру снова дают жизнь, придают новый смысл. Протестное искусство — очень интересное направление, если рассматривать его не примитивно и пропагандистски, не в жанре нашего телевидения, а в серьезном профессиональном ключе. Правда, у нас достаточно отразить реальность, и ты уже персона нон-грата. Сейчас нет большого труда в том, чтобы стать Че Геварой, все, что вокруг, запрещено к передаче другим. Нам как бы говорят: да, мы так живем, но показывать это не надо».
Театр.doc показывал. Он собрал вокруг себя правозащитников, освободившихся политзаключенных, журналистов, активистов, он не остался в стороне ни от одного важного сюжета, связанного с пробуждением гражданского общества. Он стал единственным российским театром, который откликнулся на протестную активность 2011—2012 годов. Это вышло органично и естественно, как будто так и было задумано и записано в деонтологии «Дока».
Его протестное искусство — это и свидетельские спектакли о деле Pussy Riot, и спектакль «БерлусПутин» на Чистых прудах около памятника Абаю во время знаменитых протестных гуляний «Оккупай Абай» 15 мая 2012 года, это читки монологов из тюрем, где пережившие страшные пытки рассказывают о них. Это и «Болотное дело» — пронзительная история об узниках 6 мая и их семьях, построенная на откровенных интервью с родственниками, рассказавшими «доковцам» то, что они не всегда решались рассказать журналистам. Это и «Война близко», где переплетены три темы: российско-украинская война (она звучит в дневнике жителя Луганска Дмитрия Бела), война в Сирии и пропаганда (играется отрывок из пьесы Марка Равенхилла «Ваши голоса») и третья часть, на мой взгляд, самая страшная — дело украинского кинорежиссера Олега Сенцова: пытки, предательство, сила духа, преодоление страха. В третьей части звучит последнее слово Сенцова на суде: «Я не знаю, чего могут стоить твои убеждения, если ты не готов за них пострадать или умереть».
Олег Сенцов — не чужой человек для «Дока». Театр устраивал читку его пьесы «Номера» вскоре после его ареста. И это стало актом потрясающей солидарности с политическим узником, который узнал о спектакле по своей пьесе, находясь в Лефортовской тюрьме.
Спектакль «Новая Антигона» — еще одна вершина свидетельского и документального театра. Это реконструкция суда в Беслане, где на скамье подсудимых шесть женщин, чьи семьи погибли во время теракта. Через 12 лет после теракта, 1 сентября 2016 года на траурном собрании у школы № 1 эти женщины надели майки с надписью «Путин — палач Беслана». За это их приговорили к штрафам и общественным работам. Государство не смогло защитить их, но вместо того, чтобы просить за это прощение у жертв и их близких, оно ополчилось на бедных женщин.
И снова Театр.doc делает то, что не сделал бы ни один театр.
Журналистка «Новой газеты» Елена Костюченко по просьбе театра написала пьесу об этой вопиющей истории. На сцене звучат истории гибели заложников в бесланской школе.
Кажется, для Михаила Угарова слово «солидарность» было неотъемлемой частью того самого гражданского сознания, которое он пытался пробудить своими свидетельскими спектаклями. Эта же солидарность вернулась Театру.doc сторицей, когда он лишился помещения и в его защиту были написаны десятки писем. И совсем недавно, когда правительство Москвы отказало Угарову в бесплатном месте на кладбище, эта солидарность обернулась фантастически быстрым сбором огромной суммы денег на его могилу.
Уже после смерти Угарова я нашла в его ФБ запись: «…нужно тупо твердить о норме. И будешь, сам того не желая, революционером».
Норма — ставить спектакли о жертвах терактов и пыток, пытаться понять и показать, как можно выжить в колонии, если тебя, не окончившего институт, вырвали из привычной жизни и посадили на четыре года в тюрьму за то, что ты вышел на разрешенный митинг (спектакль «Подельники»).
Норма — в день выборов президента России устроить читку монологов из СИЗО («Пытки—18»).
Норма — читка тюремных дневников журналиста «Новой газеты» Али Феруза, которого Россия собиралась по запросу Узбекистана экстрадировать на верную смерть. Али сбежал из Узбекистана в Россию из‑за пыток, которым его подвергли сотрудники Службы национальной безопасности, вынуждая к сотрудничеству. Устроился в Москве внештатным корреспондентом «Новой газеты», писал о жизни беженцев и гастарбайтеров. Узбекские спецслужбы охотились за ним и в конце концов в Москве его арестовали за нарушение миграционного законодательства. Ожидая экстрадиции, Али Феруз полгода провел в тюрьме для мигрантов в Подмосковье и вел там дневник, к которому Михаил Угаров написал послесловие.
Так сошлось, что Али не депортировали в Узбекистан, московский суд разрешил ему уехать в третью страну, и он улетел в Германию в день, когда Театр.doc праздновал свой 16‑летний юбилей. Тогда Угаров написал в ФБ, что отъезд Али Феруза — один из подарков, который театр получил на день рождения.
Выводя на сцену жертв государства, Угаров и Гремина постепенно приближались к другим героям, к тем, кто защищает этих самых жертв от судов, тюрьмы и в конечном счете от самого государства.
«Правозащитники» и «Когда мы пришли к власти» — это венец всего гражданского проекта Угарова и Греминой. Персонажи спектаклей — те, кто заменил государство во многих сферах жизни. В «Правозащитниках» мы видим героев нашего времени, которых никогда не покажут ни по Первому каналу телевидения, ни по каналу «Культура». Но это люди, каждый из которых, возможно, спас не одну человеческую жизнь.
А спектакль-утопия «Когда мы пришли к власти» — мечта о новом правительстве, призванном изменить не только человеческую жизнь, но и Россию. Спектакль построен на интервью с теми, кто знает, как можно это сделать в разных сферах жизни: в суде, в тюрьме, в культуре, в образовании, в официальной правозащите. По сути, это попытка разговора о том, что будет после путинского режима. Попытка понять, а есть ли у общества что предложить взамен того, что мы имеем сегодня.
Такой протестный, гражданский, а в понимании чиновников политический театр давно раздражал власть.
Свидетельские спектакли несколько раз пытались сорвать съемочные группы НТВ, которые врывались в театр без приглашения, на «Болотное дело» приходили полицейские, Гремину вызывали давать объяснения в прокуратуру и в Минкульт. Я хорошо помню, как Угаров спрашивал: «Зоя, как вы думаете, а не по- садят ли Лену, если мы все это будем продолжать?»
Театр дважды выгоняли. В октябре 2014 года московское правительство отказалось продлевать аренду после того, как в «Доке» показали украинский фильм «Сильнее, чем оружие» о Майдане и войне на Украине. Вскоре после премьеры спектакля «Болотное дело» владельцы здания на Разгуляе заявили о расторжении аренды.
Тогда и появился слоган «Театр, который переезжает».
И сегодня есть большая опасность, что и новое помещение театра на Малом Казенном — не вечно и собрание жильцов, владеющее зданием, может в какой‑то момент отказаться продлевать договор аренды.
Но вслед за Греминой Угаров мог бы повторить: «Как театр может быть осторожным? Для меня это как предложение снегу быть горячим, а воде — сухой. Закрыть нас невозможно. Мы снимем помещение в другом месте. Или снимем гараж и будем играть там».