Бессмертный барак

СПЕКТАКЛЬ: «я здесь »
РЕЖИССЕР: Максим Диденко
ТЕАТР: Новосибирский «Старый дом»

В основу этой постановки легли тексты Льва Рубинштейна, написанные в 1980—1990-х годах («Программа совместных переживаний», «Новый антракт», «Я здесь»); сам автор определил их жанр как «поэзия на карточках». Прямоугольники картона из библиотечной картотеки, обрывки фраз, отзвуки разговоров — можно только предполагать, кого и с кем; послания из мира московского концептуализма, кухонь и мастерских; письма в бутылке «для своих». В спектакле Максима Диденко текст карточек идет в виде титров над сценой, совпадая с происходящим или остраняя его, ироничным контрапунктом обозначая присутствие автора. А еще из авторского текста отчетливо выделяется, выступает на первый план неназванное: лакуны и умолчания, внутренний, бессловесный текст. Режиссерская история строится по нотам этого второго текста — как история нашего коллективного бессознательного, коллективного тела.

Пространство сцены — белая коробка с плоскостями для видеопроекции, музыка — медитативная электроника (композитор Александр Карпов). Медленно, «цепочкой в затылок» выходят на сцену артисты (перформеры). Почти обнаженные (в белье телесного цвета) — важно заявить тело как инструмент пребывания «здесь и сейчас»; разное, неидеальное; тело как знак. Лицо артиста крупным планом транслируется на черно-белом видео, на него наплывает следующее, стирает. На самом деле лица здесь не важны, важен код. Есть код наготы — живого, теплого, частного; в него врезается код власти — из общей массы вылепляются двое (условные М и Ж), облачаются в форму МВД. Следующий шаг — это код несвободы: оставшиеся в шеренге надевают темно-синие робы и кирзовые сапоги. Складывают руки за спиной, отбивают марш на месте, спиной к смотрящим. Грохочут подметки, из-под плоскости-трибуны выплывает еще один код — портрет с усами. Мужчина в брюках с лам-пасами дирижирует движениями и ритмом «кирзачей», их бессмысленным бегом по кругу. Женщина в форме, бесстрастно-прекрасная, как ведущая новостей на гостелеканале, держит видеокамеру, берет крупным планом лица людей в робах. Лица мычат. Текст над сценой напоминает: «Но то, что в данный момент мы находимся здесь и именно в таком составе, действительно прекрасно. Не будем забывать об этом». И это — не издевка.

«Совместные переживания», в сущности, перформанс; как и заявлено в названии — это то, что группе людей (зрителей) необходимо пережить вместе. Темп действия такой тягучий и вязкий, будто замедлен нарочно, чтобы зритель ощутил, как тянутся мышцы и перетекает в пространстве каждое отдельное тело. Артисты театра «Старый дом» (драматические артисты) прекрасно держат форму и эстетику физического театра, и зрителю можно было бы следить только за пластикой, за красивой современной картинкой, если бы не одно «но». Если бы каждая сцена не попадала точно в больной нерв коллективного бессознательного одной отдельно взятой страны.

Вот люди в робах ложатся вповалку, лицом в камеру — поводят головой, провожают взглядом пейзажи за окном условного вагона. Целуют руку, держащую тот самый портрет. Вот человек в форме сидит в профиль, а люди в робах по одному стоят перед ним анфас — как на фотографиях в личном деле. Потом вдруг оползают, уходят вниз по одному, чтобы снова слежаться в кучу — торчат только ноги в сапогах, отстукивающих ритм. «В данный момент мы молчим, но это не значит, что нам нечего сказать». Стук сапог. На видео — лица с закрытыми глазами, мертвые.

Вот шеренга освобождается от своих роб, и люди в форме их снова снимают; высокие, низкие, толстые, тонкие, молодые и не очень, живые — пока. Многоножкой шагают они от одного края сцены к другому, а потом ложатся — мостят собой путь у подножия портрета. «То, что мы переживаем в данный момент, не может не отразиться на дальнейшем». Лежащие тела поют текст как литургию. «Эти сообщения обращены к нам. Они для нас». Хочется сказать — занавес, но на самом деле — антракт.

Второе действие — история о тех же людях, но в сегодняшнем дне. На фоне пейзажей и фактур промзоны (болезненно-цветного, ржавого, обшарпанного, грязного — всей этой бесконечно узнаваемой мерзости запустения) бродят персонажи в современных ярких куртках. Бродят в беспамятстве, потерянные, забывшие. С ними, как с героями текста Рубинштейна, должно произойти нечто («в 14—30»), но они не помнят, что. Ровно в этот момент они сбрасывают куртки, личины (такой-то, такая-то) и снова оказываются в синих робах. «Т. е. это что-то вроде закрученного в тугую спираль «прощай навеки». Финальное многоголосье завершается «уходим врозь, не забывай меня». На пустой сцене остается табурет, куда на прощание выносят раму того самого портрета — уже почти стершегося, а потом переворачивают его другой стороной. «Вот и все». На обороте — черный квадрат.

Комментарии
Предыдущая статья
Дни нашей сцены 15.10.2017
Следующая статья
Когда он думал, что достиг самого дна, снизу кто-то постучал и сказал, что мечтает поставить пьесу Эдуардо де Филиппо 15.10.2017
материалы по теме
Архив
Вагончик тронулся, перрон остался
«Monty Python». Кадр из скетча «Придурок года из высшего общества» Обсуждая итоги «Золотой маски» 2017 года, редакция и приглашенные авторы журнала ТЕАТР. попытались обозначить наиболее проблемные точки, из-за которых национальная театральная премия разошлась с их видением театрального процесса.
Архив
Купи слона!
СПЕКТАКЛЬ: «Золотой осел » РЕЖИССЕР: Борис Юхананов ТЕАТР: Электротеатр «Станиславский»