Заметки из СИЗО

• Алексей Малобродский
• yellow pages

Мое приключение обязывает понять что-то в себе и в жизни. Не знаю, способен ли я. Уж очень экзотическое, очень оглушительное это приключение. Я помещен в новую систему координат, непривычную для сознания, «воспитанного в парадигме формальной логики и уважения к здравому смыслу». Поэтому трудно. Пробую для начала корректно формулировать вопросы.

Поскольку общаюсь со следователями и прочими «правоохранителями», вопросы стилизуются соответственно.

Кому это нужно?

Кто есть конечная цель?

При чем тут я? (Скучно быть простым заложником, но других версий нет).

Кто так бездарно и грубо плетет сюжет, игнорируя факты, необходимость каких-либо формальных обоснований и доказательств?

И, наконец, зачем это все? Это серьезный вопрос. Он, можно сказать, об отношениях с мирозданием. Однако для складывающегося формата и моих сегодняшних возможностей вопрос этот слишком сложен. Пока.

Пока я готов поговорить о словах.

Слова очень по-разному понимают в мире, который я считаю нормальным, и в параллельном мире, принимающем за средоточие нормальности себя.

Вот, скажем, мы говорим о формальных основаниях. И слово «формальный» я употребляю в значении «соответствующий определенной форме». Например, формальный договор, в отличие от неформального, устного, соответствует требованиям делопроизводства, ему приданы определенные реквизиты, он должным образом подписан, заверен и зарегистрирован. А следователь убежден, что «формальный» означает ложный, фиктивный, созданный для прикрытия истинных (разумеется, преступных) намерений. Дискуссии о родной речи я вынужден вести постоянно. Часы ушли на разъяснение смысла слов «правильный» и «правдивый». Следователь знал и употреблял только одно из этих слов — «правильный». И каждый раз удивлялся и морщился, когда я настаивал на том, что правильный в его понимании и объективно правдивый — не одно и то же.

В речи насельников нашего дома отдыха строгого режима тоже много выразительных особенностей. И не только в части жаргона. Люди — а этим емким словом в его здешнем узком применении обозначается не вся совокупность человеческого рода, а исключительно его сидящая часть — так вот, люди почему-то чаще всего ездят (а точнее и более смачно — катаются) не В тюрьму, а НА тюрьму. Эти нюансы быстро усваиваются, прилипают к языку и используются почти всеми, кроме некоторых диковинных для этих мест людей, с которыми повезло здесь повстречаться. Вероятно, в порядке реализации обязательной компенсаторной функции. Каждый из этих людей заслуживает отдельной повести. Этим замечанием я как бы делаю себе «зарубку на будущее» — возможно, когда-нибудь расскажу.

А вот прелестный и абсолютно документальный диалог «Об авторском праве и уставной деятельности»:

— «Седьмая студия» имеет авторские права на пьесу «Сон в летнюю ночь»?

— Авторское право распространяется на произведения, авторы которых живы или умерли менее чем за 70 лет до исполнения произведения на сцене.

— Ну так есть права или нет?

— «Сон в летнюю ночь» написал Шекспир.

— Ну. А права-то есть?

— Шекспир умер в XVII веке.

— Так есть права?

— Со времени смерти Шекспира прошло больше 70 лет. Он умер раньше. Следовательно, права автора или его наследников законом не охраняются.

— А тогда почему вы эту пьесу поставили в «Седьмой студии»?

— ???

— Какая у вас основная деятельность по уставу?

— Дословно не помню. Производство и прокат спектаклей, концертных программ и других произведений современного исполнительского искусства и мультимедиа.

— (Торжествующе) Нет! Ваша основная цель — пропаганда современного искусства! Вы вообще не должны были эту пьесу ставить!

— ???

— Ну она же не современная!

— Видите ли, в нашем случае произведением является не сама пьеса, а спектакль, созданный на ее основе. Современными являются трактовка, сценический язык, актерская техника, сценография. Кстати, была заказана молодому драматургу оригинальная редакция пьесы, и права на нее принадлежат «Седьмой студии».

— …

— Я могу что-то еще пояснить?

— Знаете, мы так совсем запутаемся. Вы лучше расскажите, зачем вам рояль понадобился.

— Главным образом, чтобы музыку исполнять.

— А купили зачем?

— Вот как раз за этим. Исполнять. Музыку. Это одно из направлений работы «Седьмой студии». По уставу. Вот и купили.

— За пять миллионов?

— За пять.

— Права не имели.

— Ну почему же? Гражданский кодекс не против, допускает.

— Пять миллионов?

— Да. Пять.

— А на самом деле?

— То есть???

— Сколько этА рояль стоит на самом деле?

— Этот на самом деле дороже. Мы договорились с поставщиком о хорошей скидке и рассрочке.

— Да?

— Да.

— Зачем рояль за пять миллионов?

— Это хороший рояль.

— Зачем?

— Мы заказывали сочинение музыки талантливым композиторам. И исполнители были выдающиеся. Очень требовательные к звуку. В конце концов, качество звучания — это и уважение к публике. Поэтому был необходим хороший и, следовательно, относительно дорогой рояль. Специалисты вам скажут, что для хорошего инструмента это небольшая цена.

— Надо было в аренду брать!

— ???

— В аренду сколько стоит?

— Такого класса инструмент, я думаю, тысяч пятьдесят в день. Два дня публичных показов плюс один репетиционный день. Стоимость перевозки, такелажа, настройки будем игнорировать в целях научной абстракции. В общем, сильно занижая, сто тысяч рублей.

— Вот! Сравните!

— Что с чем сравнить?

— Аренду и покупку. Сто тысяч и пять миллионов.

— Хорошо. Давайте. За три года и три месяца планировалось примерно 130 мероприятий с использованием рояля. 130 х 100 тысяч рублей — это тринадцать миллионов в качестве платы за аренду чужого инструмента. С другой стороны — пять миллионов за рояль в собственности. И срок его службы гораздо более трех лет и трех месяцев. Согласитесь, это рачительное отношение к деньгам.

— Государственные деньги нужно расходовать не рачительно, а правильно. Правильно брать в аренду.

— Но за рояль предполагалось платить не государственными, а собственными средствами организации.

— Вы меня опять запутываете. Не имели права! Понятно?

— Нет.